Родители с психиатрическим диагнозом. Как не потерять связь с детьми - «Отцы и дети»

Оксана узнала, что болеет, когда родила второго ребенка. Василий и Ольга знали о своих диагнозах еще с юности, но это не помешало родить им четверых детей. Начало истории болезни может быть разным, но если люди с психиатрическими расстройствами становятся папами и мамами, то неизбежно это отражается на детях и взаимоотношениях с ними. Журнал «Батя» пообщался с родителями и со специалистами и узнал, как влияет психдиагноз на жизнь семьи и как сохранить детско-родительские связи.

Читайте также: Психически нездоров — как жить близким?

Психиатрический диагноз родителя – «непременно опасно»?

Согласно российскому законодательству, наличие психического заболевания не является фактором для ограничения или лишения родительских прав, хотя людям, стоящим на учете в психоневрологических диспансерах, противопоказано брать приемных детей. Если течение болезни мешает человеку исполнять родительские обязанности, то его могут ограничить и в общении с собственными. Но когда родитель вменяем и способен давать адекватную оценку происходящему, он обычно сам понимает, насколько его заболевание может быть опасно.

Врач-психиатр Санкт-Петербургской психиатрической больницы № 1 им. Кащенко Елена Константинова подчеркивает: «И у психически здоровых людей бывают большие проблемы с воспитанием – тут больше зависит не от болезни, а от личности. Я вижу много пациентов очень ответственных, и много здоровых, у которых нет этого качества».

Среди ее пациентов больше половины имеют детей, и отношения с ними у всех складываются по-разному. «Знаю замечательную семью, в которой мама больна. Она всегда была с особенностями поведения, а рождение детей обострило заболевание. Она обратилась к врачам, лежала в больнице, лечилась. Но она настолько ответственная, добрая, мягкая, любящая мама! И муж, и дети очень любят ее. Она очень четко принимает препараты, то есть обострения зависят не от нее, а только от течения заболевания, и она очень редко попадает в больницу – приблизительно раз в пять лет».

«Случаев, когда люди с психиатрическими диагнозами успешно воспитывают детей, много, – говорит социальный работник центра «Умиление» Анастасия Панкина. – Но это как с любым другим заболеванием, которое может создавать сложности. Например, если у человека перелом позвоночника, можно предположить, что ему трудно или даже невозможно без помощи заботиться о младенце. Другое дело, что психиатрия обычно не так очевидна, как другие недуги, и ее стараются не афишировать, так как это не особо социально приемлемая история. Мне кажется, чтобы у людей со стороны не возникало мысли, что это непременно опасно, нужно сделать эту тему как можно более понятной».

Анастасия как соцработник и волонтер оказывает помощь семье Василия и Ольги. Супруги до свадьбы рассказали друг другу о своих заболеваниях, но, когда приняли решение о женитьбе, о будущем особо не думали, представляли только, что «будут жить вместе и помогать друг другу». «А дети, – говорит многодетный отец, – Бог дал, мы не отказываемся». Впрочем, в Институте акушерства и гинекологии имени Отта все же проконсультировались – там сказали, что с большой вероятностью дети будут здоровы. Сейчас старшей дочери 16, младшему, четвертому, ребенку 6. Супруги справляются со своими проблемами с помощью медикаментов, за все эти годы опасных для детей ситуаций в результате их расстройств не возникало. «Правда, – признается Василий, – в определенный период мне было очень плохо, и тогда весь груз семейных забот лег на жену…» А у нее, не будем забывать, свой диагноз и свои сложности.

А вот у Оксаны болезнь «выплыла», полагает она, после развода с первым мужем: «Он ушел от нас с дочерью, и для меня это была трагедия. Но тогда я как-то поднялась, потом встретила другого человека, вышла замуж, родила сына. И вот здесь меня подкосило…» На фоне послеродовой депрессии она сама стала замечать приступы агрессии в адрес ребенка. Когда она оказалась в больнице, некоторые ее друзья испугались, а с другими прервалось общение потому, что у пациентов забирают телефоны. С мужем на тот момент они расстались (позже он скончался). Женщина осталась один на один со своей бедой. Дочка хоть и была в тот момент уже достаточно большой, но взять на себя ответственность за малыша еще не могла. Сына Оксана сама отдала в дом малютки: «Оставить его было не с кем, а я прекрасно понимала, что могу причинить ему вред».

Дети в отрыве от родителей: «Когда ты меня заберешь?»

С одной стороны, родитель не хочет причинить вреда ребенку, а с другой – ребенок не может понять и принять это дистанцирование даже в благих целях. Сохранение отношений в таком случае – очень трудный и долгий путь.

Пока Оксана лечилась, ее сын подрос, его перевели в детский дом. Мама часто навещала и участвовала в его жизни, несмотря на ограничение в родительских правах. «Сотрудники опеки разрешили мне даже брать его домой на выходные – упросила их, – вспоминает Оксана. – Поначалу Витя меня спрашивал: когда ты меня заберешь? Я отвечала, что немножко попозже. А потом уже спрашивать перестал…»

В семье Василия и Ольги тоже была ситуация, когда дети временно оказались оторваны от родителей. В их случае это было в меньшей степени связано с психическим здоровьем, хотя ситуацию расстройство, безусловно, осложнило. Только потому, что у людей есть диагноз, семью на учет в органах опеки и попечительства обычно не ставят. Она попадает в поле внимания, если возникает какой-то эксцесс. Несчастный случай произошел с их сыном Колей: он опрокинул на себя лампаду, синтетическая рубашка вспыхнула, и мальчик получил ожог 30% тела. Пока он лежал в больнице, как и положено, опека пришла проверять семью и условия проживания пострадавшего ребенка, а условия вследствие особенностей родителей были специфические – антисанитарные. Дело в том, что семье требуется постоянная помощь в наведение порядка и избавлении от хлама. «Детей изъяли, было разбирательство, но поскольку злого умысла или халатности в случае с Колей не было, то основной претензией стали антисанитарные условия. Это и было формальным основанием для изъятия из семьи», – говорит соцработник Анастасия Панкина.

При этом мама, будучи на последних месяцах беременности, каждый день навещала детей, находящихся в разных районах города: ездила к сыну в  больницу, к дочкам – в разные сиротские учреждения. «Там такая география была, было очень тяжело! – подчеркивает соцработник. – Но если бы она перестала этим заниматься, на суде сказали бы: “Маме дети безразличны, так как она их не навещала”. И Ольга, понимая, что это важно, старалась по полной программе». Волонтеры помогли навести порядок в квартире, суд принял решение оставить детей в семье. «Дети были рады вернуться домой», – говорит Василий.

Но даже не эта ситуация, а другой момент стал еще более серьезной проверкой на прочность для семьи. В момент обострения заболевания Василий провел в больнице два года, восстановить привязанность после которых оказалось очень сложно. Анастасия Панкина поясняет: «Дети все прощают родителям – даже химическую зависимость, не прощают только предательство, уход. Смерть ребенок может не простить родителю, так как воспринимает, что родитель его бросил. Из-за длительных разлук, когда папы физически нет рядом, а он нужен, привязанность детей к отцу нарушается».

Страдают дети, страдают родители – но время уже упущено, и все сложнее понимать друг друга…

Объяснять в доступной форме: «Папа болеет, его надо полечить»

Чтобы сократить пространство для развития детской обиды, нужно объяснять ребенку, что происходит с родителем. Делать это надо в том возрасте, когда ребенок способен воспринять эту информацию. Первое, что он может понять без лишних подробностей, говорит Елена Константинова, «что родитель просто болеет, и иногда надо просто отойти». Со временем можно обсудить какие-то детали, но главное, чтобы ребенок знал, что «поведение родителя – следствие болезни, а не отношения к нему».

«Рассказывать надо не лукавя, но очень мягко, – поясняет психиатр фонда «Детская миссия» Ирина Быховцева. – Ведь все, что детям говорят о родителях, они переносят на себя. Даже если внешне ребенок воспринимает негативную информацию о родителях нормально, потом это сказывается на его самооценке и вообще на дальнейшей жизни. Можно сказать, например: “Папа болеет, вот сейчас его нервная система не выдержала, его нужно полечить. Если он что-то не то говорит, то это тоже болезнь. Вот как ты гриппом болел – при гриппе ведь иногда бывает такая высокая температура, что человек заговаривается…”. То есть объяснять просто, без навешивания ярлыков, не унижая заболевшего родителя в глазах ребенка».

И здесь снова всплывает проблема недостаточной информированности общества. Соцработник Анастасия Панкина говорит: «Рассказал ты ребенку дошкольного возраста понятным языком, очень мягко, бережно, что у его папы психическое заболевание, он пришел в детский сад и объявил: “У моего папы шизофрения”. Воспитатели и родители других детей забили тревогу. На ребенка нельзя возложить тяжелую обязанность никому об этом не говорить. Но родители не всегда знают, в какой форме объяснить, чтобы не поставить семью в неприятную ситуацию».

Сыну Оксаны было около 12-ти лет, когда он узнал о болезни мамы: с ним аккуратно говорили и воспитатели, и она сама. Василий с Ольгой с детьми о своих заболеваниях не говорят: «А зачем? Они сами все знают и видят, – говорит Василий. – У нас с сыном есть комната наша мальчишечья. Когда мне становится совсем плохо, мне есть где побыть одному. Коля мне не мешает».

 «Сложно пережить и сложно рассказать». Какая помощь нужна семье?

Помочь семье сохранить связи, пройти через кризисные моменты и минимизировать психологическую травматизацию для ребенка могут специалисты. При этом, говорит Елена Константинова, действовать нужно с позиции слабого: «Необходимо выяснить, кто в конкретной ситуации больше страдает – родитель или ребенок. Если родитель с нарушениями психики действует не в интересах ребенка, а удовлетворяет какую-то свою нездоровую потребность, то в первую очередь защищать надо детей. А если родители воспитывают детей в любви, в добрых отношениях, но у них не хватает сил, то помощь нужна в первую очередь им – и материальная, и душевная поддержка».

Помимо помощи врачей и психологов – взрослого и детского, таким семьям часто требуется сопровождение. Так, например, к Василию и Ольге приходят волонтеры, помогают им наводить порядок в квартире, учат их этому. Кроме того, важно, чтобы семья не оказывалась в изоляции. Нужны группы психологической поддержки как для взрослых, так и для подростков, которые растут в таких непростых условиях. «Бывают такие истории, – говорит Анастасия Панкина, – которые очень сложно рассказать кому-то со стороны и очень сложно пережить одному».

«По моей практике, – говорит Елена Константинова, – самая лучшая поддержка и для родителей, и для детей – это место, где ты в неформальной обстановке общаешься с такими, как ты, и со специалистами. То есть место, где собираются врачи, пациенты и их родственники. Это общественные организации, клубы при диспансерах. У нас в больнице есть отделение социальной реабилитации, которое выглядит не как больничное, оно абсолютно открытое, то есть это уже не больница в прямом смысле слова. Там есть и группы для родственников пациентов».

Таким образом, помощь можно сегодня получить при психоневрологических диспансерах, больницах, поликлиниках, благотворительных фондах. Но говорить о четко выстроенной и хорошо развитой системе поддержки семей, в которых есть родитель с психиатрическим диагнозом, пока рано.

Да и общепринятые представления заставляют многих людей по-прежнему стараться справиться с такой «неудобной» проблемой самостоятельно. Не обязательно сразу идти к психиатру, если страшно и острой необходимости в этом нет. Но начинать с чего-то надо.

Психиатр Ирина Быховцева советует: «Если человек не справляется, можно и нужно начинать с общения с близкими людьми, потом можно пойти к психологу и психотерапевту. Бывает, что даже разговор со специалистом подвигает к осознанию каких-то проблем, которые человек решает сам и выходит из болезненного состояния. Можно обратиться и к неврологу, сейчас многие из них хорошо ориентируются и назначают нужные препараты».

С диагнозом или без, но чтобы быть родителем – надо этого хотеть!

После многих лет лечения, врачи предложили Оксане сдать анализы на гормоны, и выяснилось, что ее проблема в гипотериозе, который часто путают с психическим расстройством. Теперь она принимает гормональные препараты и больше не нуждается в психотропных средствах.

Когда ее сыну было 14, Оксана забрала его из детдома. «Сейчас мой сын живет со мной, ему 17, – рассказывает она. – Обиды на меня у Вити нет. Я разговаривала с ним откровенно, сказала, что не могла в то время быть рядом с ним, потому что неизвестно, как бы себя повела. Конечно, когда мы стали жить вместе, то был период притирки. Да, я для него мама, он для меня сын, но друг о друге мы многого не знали. Бывало, что где-то я прикрикивала на него, но уже научилась обходиться без этого. И сейчас мы друг друга понимаем с полуслова. Я не стала в сыне растворяться. Мне и воспитатели говорили: важно, чтобы чувство вины меня не раздавило. Я даже научилась видеть в сыне не ребенка, а довольно зрелого человека — и говорю с ним так же, как говорила себе, когда восстанавливалась. И он меня слышит. Стараюсь дать понять Вите, что верю в него, верю, что у него все получится. И я знаю, ему это нужно».

Дочь Оксаны живет в другом городе, у нее давно свои дети, но отношения с мамой и братом она тоже поддерживает. Когда женщина стала восстанавливаться, она вышла на связь со старыми друзьями, и общение возобновилось. После стольких тяжелых лет и колоссальных усилий в жизни Оксаны все наладилось. «Я не ставлю себя выше других из-за того, что я сделала, – подчеркивает она. – Здесь нет шаблонного варианта. Один человек может справиться – в силу генетики, обстоятельств, разных факторов, а другой – не может».

В семье Василия пока не все так гладко, он признается: «С детьми у нас общение складывается сложно, очень сложно». Как отец он чувствует, что не всегда может донести до дочек и сына то, что считает важным. Так как он из-за болезни пропускал этапы их взросления, теперь ему сложнее принять их переходный возраст.

При этом, считает поддерживающая семью Анастасия Панкина, супруги «остаются на здоровых родительских позициях. Семья многодетная, но о младших детях заботятся папа и мама, не перекладывая это на старших детей. Забота об Ольге с Василием тоже, слава Богу, лежит на них самих. В семье сохраняется разумное распределение ролей. Человек с психическим заболеванием может иметь адекватную самооценку, быть педагогически осведомленным, а человек без психических отклонений может оказаться в позиции строптивого ребенка, которого обижает другой ребенок, который испортил его «игрушки», например, пролив суп (смеется). А здесь не нарушена сама структура семейной системы, в которой потоки энергии и заботы должны идти сверху – от родителей к детям. Несмотря на свои особенности здоровья, родители не стали подопечными своих детей. А когда нужно было бороться за них – они боролись!» – подчеркивает Анастасия.

Несмотря на болезни, родители продолжают бороться за будущее своих детей, заботясь о них в меру своих сил и возможностей: «Одна из неприятных особенностей нашего с женой заболевания — эмоциональная опустошенность. Мы не можем дать детям то тепло, которое дают здоровые люди, – говорит многодетный отец. – Но в принципе, может, это и не надо? Главное — молиться за детей…»

Эмоциональная холодность, которая бывает следствием болезни или приема препаратов, снижающих остроту восприятия, вовсе не равна отсутствию любви, считает психиатр Ирина Быховцева:  «Среди старших поколений немало очень закрытых людей, которые в том числе не проявляли особых эмоций по отношению к своим детям. “Вставай! Пора в школу! Поешь!” – вот и все. И детям тоже не хватало нежности. Кто-то просил родителей завести собаку, кто-то убегал в конюшню и зарывался в гриву лошади, так компенсируя отсутствие родительской ласки. Это были нормальные родители, которые любили своих детей, но выражали свою любовь очень скупо, потому что сами так научились от своих родителей, выросли в таких семьях, где было не принято ярко проявлять свои чувства. То есть это был не признак болезни, а стиль воспитания. При этом есть немало случаев, когда в таких семьях дети, которые добрали во внешнем социуме то, чего им не хватало в семье, выросли и стали заботиться о своих родителях».

Психиатр Елена Константинова говорит, что среди ее пациентов нередко отношения в семье рвутся даже не потому, что происходит ограничение в правах или человек подолгу находится в лечебном учреждении, а в первую очередь потому, что родители сами не проявляют интереса к своим детям. И это далеко не всегда следствие болезни… В то же время специалист уверена: «Сегодня, когда есть препараты, которые при сохранном контроле у пациента и при его желании контролировать свое состояние дают ему возможность дольше выполнять свои жизненные функции, в том числе родительские, люди, которые искренне хотят быть хорошими родителями, с большей долей вероятности возьмут свое состояние под контроль». Особенно, если рядом будут те, кто готов их поддержать.

Что нужно знать тем, кто находится рядом с психически нездоровым человеком

На что обращать внимание, если возникает ощущение, что не все в порядке?

Елена Константинова, психиатр: Во-первых, нужно обращать внимание на сезонность проявлений и на связь, например, с простудными заболеваниями. Тот же ковид дает осложнение на сосуды, а они в том числе и в голове. И вот как последствия ковида стали возникать нарушения психических функций. Но до психиатра лучше пройти терапевта, кардиолога, невролога. Это может быть, например, и недостаток витаминов. Бывает, приходит пациент, и у него симптоматика депрессии, но при обследовании может оказаться, что у него дефицит витамина D, низкий гемоглобин, повышенный гомоцистеин или сахарный диабет, а человек об этом не знает. И если всего это не знать, можно долго и бесперспективно лечить душевную болезнь. Если болезненное состояние – следствие психотравмы, то сначала лучше найти грамотного психолога, лучше клинического, или психотерапевта. То есть не всегда нужно сразу обращаться к психиатру.

Если ситуация серьезная и опасная, то нужно…

Елена Константинова, психиатр: Периодически мы наблюдаем, как родственники по разным мотивам отказываются госпитализировать пациента, и это заканчивается печально – люди и из окон выходят, и под машины попадают, убегая от кого-то, кого нет в реальности, бывают и настоящие суициды. Иногда родственники говорят: «Вот он сейчас запомнит, что я его положил в больницу и потом будет ко мне плохо относиться». Тут надо честно признаться, для чего вы с этим больным человеком поддерживаете отношения. Если для себя – тогда понятно нежелание сдавать его врачам. Получается, «либо он будет ко мне хорошо относиться, либо его совсем не будет на этом свете». А если вы все-таки исходите из блага этого человека, то лучше пусть он плохо к вам относится, но будет жив. Те пациенты, у которых сохранный интеллект, по выходу из обострения, как правило, прекрасно понимают, почему их отправили в больницу, и у них никаких ухудшений отношений с близкими не происходит. Препараты бывают тяжелые, вызывают побочные действия, но это меньшее зло – все-таки он остается жив. Просто мы не всегда это осознаем.

Как общаться и как помогать?

Анастасия Панкина, социальный работник: Если люди дееспособны, с ними надо вести себя, как со взрослыми людьми, не опекать их, как младенцев, но все-таки понимать особенности их заболеваний, говорить об этом открыто. Родственникам и близким важно поддерживать эту семью, но не входить с ней в созависимые отношения, когда начинается гиперопека.

Материал подготовили Игорь Лунев и Александра Оболонкова