«Папа – космос». Модельер Татьяна Парфенова о своем отце - «Отцы и дети»

Отец российского модельера и дизайнера одежды Татьяны Парфеновой работал в космической отрасли. А она с раннего детства обожала рисование и цвет. Родители и дети, братья и сестры могут быть совершенно не похожи, но есть незримая связь, которая делает их родными людьми. Об этой удивительной преемственности и о своем отце художница рассказала «Бате».

Татьяна Парфенова

Папа сказал: «Девочкам нужен Эрмитаж»

Мой папа был для меня и недосягаемой высотой, и одновременно очень близким человеком, каким остается по сей день. А самым большим наследством я считаю его кровь во мне.

Вообще его звали Воля, потому что мой дедушка по отцовской линии был революционно настроен и одну из дочерей назвал Октябрина. После войны папа поменял имя на Валентин, но дедушка всегда называл его Волька.

Папа был космосом – в прямом и в переносном смысле. По профессии он был военным инженером и разрабатывал ракетный двигатель, на котором до сих пор летают в космос. С красным дипломом окончил Харьковскую академию ракетных двигателей. Его оставляли преподавать на кафедре, но он выбрал авиационный завод в Куйбышеве (ныне г. Самара). Там давали жилье, а для семейного человека с двумя детьми это было важно.

Какое-то время мы жили в Куйбышеве, а потом туда приехал знаменитый конструктор Сергей Королев. Среди молодых инженеров он выделил моего папу, который мог ответить на любой вопрос. Сергей Павлович предложил ему на выбор работу в подмосковном Жуковском или в Ленинграде. Отец выбрал второй вариант, потому что «девочкам там будет замечательно, потому что там Эрмитаж, а это важно».

С того момента я ждала встречи с Эрмитажем.

Татьяна Парфенова в детстве

Юмор и «детские коляски в космосе»

Папа часто бывал в командировках на Байконуре, присутствовал при запуске космонавтов, начиная с Германа Титова. Дома было много литературы о космосе, что вызывало мое любопытство.

На мои вопросы папа отвечал с юмором. Однажды, будучи маленькой, я спросила, что они делают на работе? «Детские коляски!» – с улыбкой ответил папа.

Только с возрастом я поняла, что в папиной шутке есть точность, потому что космическая индустрия только развивалась. Попытки человека попасть в еще более дальний космос – это очень здорово, но это начало, и в каком-то смысле «детские коляски».

Еще был забавный момент с папиным авиационным значком – этот кружок с крылышками тоже очень меня интересовал. На мой вопрос, что на нем нарисовано, папа говорил: «Это крышка кастрюли, из-под которой торчат куриные крылышки!» (смеется)

Меня в нем удивляли многие вещи. Он мог ответить на любой вопрос по любому предмету, будь то английский или математика. Папа много читал, хорошо знал литературу, замечательно разбирался в живописи и музыке, и уже поэтому казался мне совершенно необыкновенным человеком.

Стойкость и кровь на снегу

А еще в нем была невероятная жизненная стойкость. Он был очень мужественным человеком.

Я знаю, что во время Великой Отечественной войны папа в 17 лет ушел на фронт, а война закончилась для него в 1946 году в Польше.

С отцом всегда было интересно, и мне даже хотелось быть мальчиком, чтобы соответствовать мужскому, мальчуковому духу и бесстрашно спускаться с самых высоких горок, когда мы вместе ходили на лыжах.

Однажды мы катались возле новостроек, и в снегу папа напоролся на какую-то арматуру… Пока мы возвращались домой, я плелась позади отца и всхлипывала, глядя, как за ним на снегу остаются капли крови. Поднялись на третий этаж, вошли в квартиру, и тогда уже папа потерял сознание. Новый год мы встречали не дома, а у папы в больнице, потому что у него была большая кровопотеря. Но не только в этот раз, а вообще никогда не было никакого испуга или уныния – такая сила воли была у моего отца.

Вероятно, это отражалось и на других сферах жизни. По воспоминаниям мамы вечернюю школу отец заканчивал уже после войны и занимался «до серого цвета лица», а затем поступил в академию.

Валентин Парфенов

Учитель на дороге и в жизни

Когда я впервые на водительских курсах проехала самостоятельно сто метров, то сразу же, восторженная, прилетела на дачу и заявила папе, что умею водить машину. Он разрешил мне сесть за руль своего автомобиля, а сам сел рядом в пассажирском кресле.

Я еле тронулась с места, мы поехали по дачному поселку. Сначала на одном из поворотов я напугала группу алкоголиков, которые со страху попадали в ближайшую канаву. Они вылезли и тут же стали требовать компенсаций, обращаясь к моему папе: «Мужик, ну хотя бы на пиво денег дай!» Папа ответил им что-то непереводимое, и мы двинулись дальше. Затем я наскочила колесом на гранитный камень у ларька, заглохла, но потом завела машину и поехала. Папа оставался невозмутимым. Вероятно, его уверенность передалась мне, и с тех пор я езжу и ничего не боюсь.

Сейчас употребляют слово харизма, и, видимо, его можно отнести к моему папе. Когда его не стало, на поминках было очень много папиных сослуживцев. При жизни нам казалось, что их не так много, и вдруг выяснилось, что его очень любили. Один старый военный, сосед папы по гаражу, удивился и сказал, что даже не знал, что мой папа полковник.

Отец легко и как-то правильно разговаривал с людьми, в нем не было ни снобизма, ни чувства превосходства. С чем я сама неоднократно сталкивалась, когда он о чем-то меня спрашивал. Даже видя, что я что-то не понимаю или что у меня поверхностные знания, он не показывал мне этого. Общаясь с папой, я никогда не испытывала детского унижения перед человеком, который намного умнее.

Когда я только научилась водить машину, мы с папой ехали с дачи, каждый на своем автомобиле. Я ехала впереди — мне тогда все время хотелось показать, как круто я вожу. Такое часто бывает у начинающих водителей. И вот, я еду, папа не отстает – мне казалось, что за рулем был он, а на самом деле там сидела молодая девушка, дочь его второй жены Алла (через два года после смерти мамы, папа снова женился). Но я думала, что ведет папа и соревновалась. Мне хотелось быть лучше, чем он обо мне думал. Я ехала на дороге с опасными поворотами на скорости под 80 км, с резким звуком поворачивала и т.д.

Вдруг на светофоре я что-то перепутала, остановилась, и тут папа мне посигналил. Я с удивлением заметила, что он выходит не из водительской двери. Он подошел ко мне и очень спокойно сказал: «Ты знаешь, я не мог тебя догнать, но так как ты сейчас ехала – нельзя ездить, это нехорошо».

Из-за того, что это так спокойно было им произнесено, эффект был невероятный!

Сейчас, вспоминая детство и юность, я понимаю, что меня вообще не ругали.

Мне и тогда казалось, что это удивительно: на тебя обращают пристальное внимание, все у тебя есть, ты ни в чем не нуждаешься, и тебя же еще ни за что не ругают, даже за плохие отметки. «Трояк» принесла – и ничего! Что бы ты ни делала, ты не можешь получить свою долю нравоучений. Все воспитание происходит с какой-то любовью. Вот помню, я там что-то нахулиганила, а папа улыбается…

В чем состояло папино воспитание? Видимо в умении увлечь ребенка, что-то ему рассказать, объяснить, сделать для него интересным мир.

Мы безумно ждали папу из всех командировок и всегда готовились к его приезду. Кроме того, поскольку ему нельзя было выезжать за границу, отец много путешествовал по стране. Например, вернувшись с Дальнего Востока, он рассказывал нам с сестрой про Дерсу Узала, а потом мы читали об этом книгу. Нам столько всего было показано и рассказано интересного!

У нас была такая игра – в стихи. Мы играли втроем – я, сестра и папа. Это было чем-то похоже на игру в города. Например, ты читаешь вслух четверостишие – если это стихотворение, то предполагается, что ты знаешь его целиком, если поэма – большой кусок, и каждый продолжает читать произведение дальше.

Папа Татьяны Парфеновой и ее сестра

Детство в саду изобретателя

Летом во время отпуска отец отправлялся в путешествие, а мы с мамой ехали в Полтаву. Потом папа обязательно приезжал к нам, потому что только он красил крышу дома.

Вообще, у него сложились удивительно теплые отношения с тестем и тещей. Тещу он обожал и даже назвал меня в ее честь, а мою сестру – в честь любимой жены. Таким образом, у нас в семье оказалось две Татьяны и две Людмилы.

А с моим дедушкой по маминой линии папа дружил. Дед был неутомимым изобретателем и возможно это их объединяло. Папа не только принимал все идеи тестя, но активно поддерживал и участвовал в их реализации.

Например, дед построил катер, который мог ездить как машина, а мог въехать в реку и плыть. Папа делал для него заклепки, хотя, похоже, сомневался, что это сооружение поплывет. Когда катер был готов, неожиданно вышло какое-то постановление, запрещающее пользование катерами. Но это не особенно расстроило деда и папу. Вероятно, их больше занимал сам процесс создания, чем вероятность использования.

Другим запомнившимся мне изобретением дедушки был агрегат по производству домашнего мороженого. Летом в жару, в центре города, в частном доме, да еще в саду с огромным количеством цветов, можно было сидеть и есть собственноручно изготовленное мороженое. Что-то необыкновенное! Только для этого надо было сходить в такое специальное место, которое называлось ОРС (отдел рабочего снабжения) и принести лед, потому что холодильников тогда не было. Он хранился в соломе – огромные глыбы дымящегося льда, от которого тебе откалывают куски… Это был невероятно интересный и красивый процесс.

Перед глазами встает еще одна картина: сад, на раскладушке папа в полосатой пижаме, а вокруг зелень, трава и деревья – яблони, синие сливы, ярко-оранжевые абрикосы … Восемь абрикосовых деревьев! Когда утром просыпаешься — вся земля в абрикосах, и надо взять ведро и абрикос за абрикосом собирать их руками. Не веником, не совком, и ни в коем случае не сгребать их в кучку сандалиями. Собрать в ведро, а потом нести в конец сада и закапывать в яму, потому что их не съесть, не переработать и не отдать – у всех соседей столько же. Почему нельзя собрать совком, если все равно их хоронишь? Такую особую философию можно получить и принять только в детстве.

А еще только в детстве, наверное, можно вместе с папой и дедушкой пойти на огромный холм (в Полтаве это Монастырская гора), сидеть и просто смотреть вдаль. Маленький ребенок посередине, между дедушкой и папой. Чаще, конечно, мы ходили туда с дедушкой, потому что отец был занят и приезжал редко.

Дедушка Татьяны Парфеновой

Семья без ссор

У нас с сестрой родители не ссорились, и я думала, что так все живут. Для меня было очень неожиданно, что можно жить по-другому, и что вообще в принципе можно смотреть по-разному на, казалось бы, очевидное.

Мой муж – художник. Мы вместе много лет, но это мой второй брак.

Первый брак был неудачным. Я вышла замуж за почти ровесника – мне было двадцать два, а он был старше меня на два года, окончил педиатрический институт и был молодым детским доктором. Мы с ним не совпали — ни по характеру, никак, кроме того что у нас родился общий ребенок.

Митин отец, как я сейчас понимаю, был полной противоположностью моего папы.

Я просто не могла правильно оценить ситуацию, иначе никогда бы не вышла за него замуж. Но случилась беда — не стало мамы, и мне было очень плохо. Я не хотела ни радости, ни веселья, не хотела никуда ходить. Мы были с папой вдвоем — моя сестра уже вышла замуж и уехала. А у нас на руках осталась парализованная бабушка — мамина мама, и все мои ухажеры и всякие воздыхатели как-то рассеялись. Но этот детский доктор был очень настойчив: он приходил, помогал мне с бабушкой, у которой были пролежни. Почти два года он за мной ухаживал, и я сдалась и вышла замуж.

Когда играл марш Мендельсона и перед нами уже должны были открыться двери во дворце бракосочетаний на набережной Красного флота в Ленинграде, папа подошел ко мне и спокойно произнес: «Таня, еще не поздно передумать!» Видимо, он что-то почувствовал.

Мой второй муж – замечательный, и я вижу в нем общие черты с моим отцом. Анатолий Лобынцев — выдающийся художник-пейзажист. На его картинах есть Рим и Париж, но в основном он пишет виды Петербурга.

Есть мужчины, которые не говорят что-то по несколько раз — они это делают один раз, но продуманно. Эта черта была и у папы. С ним всегда, если смешно, то смешно, грустно, значит, грустно. Нет никаких подмен, двойного дна. По отношению ко мне нет подлостей, и, за всю нашу совместную жизнь, я не помню, были ли у нас ссоры?

Татьяна Парфенова с мужем художником Анатолием Лобынцевым

Уроки деда

Папа много воспитывал внука – моего сына Митю, может быть, даже больше, чем я. Походы в гараж, поездки на машине с палаткой в Прибалтику…

Отец рассказывал, что в одной из таких поездок он за что-то отругал десятилетнего Митю, а тот из детской мести взял дедушкин гаечный ключ и спрятал – зарыл в землю! (улыбается) Любопытно, что на следующее лето, когда они туда же поехали, папа этот ключ нашел.

Вообще папа был таким человеком – могло показаться, что он чего-то не замечал, потому что он тебе этого не говорил. Допустим, не указал на какой-то твой проступок, а спустя время выяснялось, что папа все видел, но промолчал, и это действовало еще сильнее.

В этих совместных поездках с дедом и во время общения Мите, возможно, передавались и любовь к спорту, и стойкость.

Была такая история. Мите было лет 15-16. Он вообще был таким ребенком, который даже маленьким не ездил на детском велосипеде с поддержкой, а сразу на двух колесах, или на коньки встал – и поехал. В нем какое-то невероятное природное чувство баланса. А на даче он ездил на велосипеде через канаву по трубе – она была проложена вместо моста. Однажды поехал по ней в дождь и упал, сломал ключицу. Пришел с велосипедом на дачу, и мой папа повез его в травмпункт. Позже папа рассказал: «Ты знаешь, ему было очень больно, но он даже слезы не проронил, ни пикнул, а врач был потрясен таким поведением!»

Татьяна Парфенова с сыном Дмитрием, невесткой и внуками

О вкусе и красивой жизни

У мамы был исключительный вкус ко всему – к предметам, к одежде. Это, наверное, позитивно и на меня повлияло.

Ко мне иногда любили приходить одноклассники, чтобы посмотреть наш дом – он был очень красиво и хорошо устроен моей мамой. В нем не было излишеств, нарочитого украшательства – все очень спокойно и удобно.

А бывает еще и вкус к жизни. Я не могу сказать, что папа, например, напивался, хотя он с удовольствием вместе с друзьями выпивал коньяк или виски. Его любовь к виски, я думаю, шла с военных времен, когда он был механиком и служил с американскими союзниками в авиационном полку в Сумах, недалеко от Полтавы.

Вот сейчас вспомнилась еще деталь. У папы был очень интересный кожаный планшет, а там летная книжка, в которой указано огромное количество прыжков с парашютом. Вот так прыгнуть на землю с огромной высоты очень страшно, и мне кажется, это могут только настоящие мужчины.

В жизни папы в течение недели преобладала военная форма, поэтому к штатской одежде у него было хорошее отношение, но отец не был пижоном. Его одевала мама, которая имела гармоничный, аристократичный вкус. Она покупала ему костюмы, рубашки.

Родители были очень красивой парой. Мама — белокожая брюнетка с карими глазами, немножко похожая на японку, и папа с русыми волосами. Папа вспоминал, что когда он привез маму в гарнизон, где они поженились, на нее бегали посмотреть — такая она была красавица. У папы были яркие голубые глаза – небольшие, но от них шел свет, когда он улыбался. Ему очень шел голубой цвет, он оттенял его глаза.

Родители Татьяны Парфеновой

У меня нет фанатичного отношения к одежде. Может быть, потому что я ее произвожу и в любой момент могу сделать все что хочу? Видимо, эта доступность несколько гасит аппетит. Для меня главное, чтобы это было не страшно, удобно и не раздражало — по цвету и чтобы коже не было неприятно. Я одета так, чтобы никакой цвет на мне не вступал в отношения с другим цветом, например, с тканью, с которой я работаю. Как я могу быть в каком-нибудь цвете и брать другую ткань? Начинается влияние одного цвета на другой. Поэтому мне удобнее быть в черном или белом.

Как человек, создающий одежду, я считаю, что ее не должно быть много, она должна быть просто очень хорошей. Есть хорошие вещи, которые дарят потому, что какой-то юбилей, знаковое событие, например, кольцо на помолвку и на свадьбу или серьги, когда родился ребенок. Каждый день этого не надо, это же не побрякушки.

Не надо превращать свой дом, свой шкаф и свою жизнь в какую-то бесконечную барахолку.

Надо красиво жить.

Я когда-то придумала такую фразу: «меняю на тебя все, что ты хочешь иметь». Хочешь ли ты разменяться на некоторое количество вещей, о которых мечтаешь? Это твой выбор.

Я бы не хотела потратить себя на всякое. Нельзя менять себя на вещи.

Татьяна Парфенова

Семейная цепочка мыслей

У меня очень умная и интересная старшая сестра, которая окончила институт водного транспорта и преподавала высшую математику, сопромат и подъемно-транспортное оборудование. Когда она училась в институте и делала какие-то чертежи, я видела, как папа что-то с ней обсуждает, объясняет, занимается. Я завидовала, мне тоже хотелось в этом участвовать (смеется).

Но потом оказалось, что рисование меня притягивает сильнее. Я рисовала столько, сколько себя помню. Даже когда была совсем маленькой — выводила пальцем что-то по воде на полу.

Когда я училась в старших классах, папа купил мне этюдник – настоящий, взрослый, профессиональный. Вернее, мы поехали вместе и выбрали его.

Папа всегда поддерживал меня, чем бы я ни занималась.

Любопытно, что когда я увидела Эрмитаж, он не показался мне красивым, потому что я представляла его в мечтах хрустальным замком. Видимо, потому, что в детстве вся красота у тебя под ногами – это всякие цветы, стеклянные шарики.

Понимание архитектуры и вообще стилей, помпезной красоты барокко приходит только с возрастом, когда ты много всего знаешь. Дети архитектуру не понимают. Это не тот масштаб, который может оценить ребенок. Например, красивый дуб – это понятно, потому что это живет в твоей природе. Красивый краб. Или море – оно такое огромное.

Наверное, в детстве для меня была важнее красивая природа, потому что я только с возрастом начала чувствовать красоту произведенного человеком.

То есть, огромный гранитный камень ты понимаешь сразу, от рождения, а если он превращен в скульптуру, это уже надо подумать.

Мой сын Митя очень хорошо рисовал в детстве и до сих пор, в любой момент, как ни странно, может сесть и начать рисовать, что хочет.

Когда сын заканчивал седьмой класс, меня вызвала в школу учительница физики. Я шла с трясущимися коленками, потому что Митя был очень хулиганистый, и я решила, что он что-то натворил. Оказалось, что мне хотели сообщить, что он очень умный и у него блестящие мозги.

Я думаю, что в Мите я пропустила профессию архитектора, потому что по своей природе он видит и идеально чувствует пропорции. Он сам по своему проекту построил два дома — для себя и для меня. Очень простых и лаконичных, но таких хороших! У Мити какой-то деятельный взгляд на вещи и очень хороший вкус.

Будут ли мои внуки художниками? На мой взгляд, все дети – художники. Они все берут бумагу, карандаши и рисуют, но это не значит, что ребенок будет художником. Он выберет сам. Если, допустим, в 14 лет он решит стать художником, то начнет заниматься, серьезно и упорно рисовать.

Я бы хотела, чтобы внуки были инженерами, но не важно, что я хочу. Главное, что они сами захотят.

Сейчас мои сын и невестка заняты в моем модном доме. Будет ли профессиональное продолжение в детях и внуках – не имеет значения. Главное – чтобы продолжение было в человеческом плане.

Татьяна Парфенова с внуком

…Вообще интересно, почему, например, любая линия проведенная ребенком, – абсолютна, а если взрослым человеком, уже нет? С возрастом прибавляются ум, какие-то знания, но, может быть, подсознание затмевает природное чувство гармонии? Его надо, конечно, сохранять. А чтобы сохранять, надо все показывать и объяснять.

Все зависит от тех, кто рядом. Есть ли рядом с ребенком человек, который может, допустим, показать звезды и рассказать о них и об астрофизике. Человек, которого ты очень сильно уважаешь, даже не понимая этого. К которому чувствуешь даже не любовь, а то, что ты – его продолжение. Для меня таким человеком был мой папа.

Когда я выросла и уже была совсем взрослой женщиной, я иногда думала, как это интересно и почему так происходит? Например, мы с папой сидим у него поздним вечером на даче, на скамейке рядом с домом, и оба молчим. А потом вдруг одновременно начинаем говорить об одном и том же! Значит, наша цепочка мыслей была одинаковой, и это так здорово.