Валерий Фокин: «Сын сказал: “Я не ты”. И все встало на свои места» - «Отцы и дети»

У режиссера театра и кино, художественного руководителя Александринского театра Валерия Фокина двое взрослых сыновей. Часть их детства прошла за кулисами, но ни один не выбрал, как отец, театр делом жизни. Впрочем, с младшим сыном-писателем у Фокина сложился интересный творческий союз.

«Бате» Валерий Владимирович рассказал о собственном дворовом детстве, опыте преодоления пропасти, возникающей после развода, и о том, чему и как могло бы научить искусство.

«Занимательное» детство: из московской шпаны в театр

– Ваши родители рано разошлись. Общались ли вы с отцом и как воспринимали его отсутствие?

– Мне было года три-четыре, когда они развелись. Потом отец участвовал в моей жизни, но больше дистанционно. Наши отношения начались, когда я стал старше, а до этого были в основном разговоры по телефону. Причем мобильных еще не изобрели, и был только городской.

Валерий Фокин с мамой Галиной Владимировной Дамановой и отцом Владимиром Николаевичем Фокиным

Я не испытывал сильной тяги к отцу или огорчения из-за его отсутствия. Возможно, потому что у меня был дед, который обо мне заботился. Я жил у маминых родителей, и они все вместе меня воспитывали. Позже, когда появился отчим и мама переехала, бабушка с дедушкой продолжали мое воспитание. Правда, в какой-то момент они уже не могли со мной совладать – лет в 13 меня очень заинтересовал двор, где была масса всяких «извилин». Вообще, детство у меня было занимательное…

– Расскажите.

– В то время двор был как «малая родина». Несмотря на то, что это был достаточно большой московский двор на Лесной улице, где я родился, все жильцы друг друга знали и царила открытая атмосфера. В 60-х годах, когда я учился в школе, она еще сохранялась: магнитофоны играли, пели песни Высоцкого, стояли столы для пинг-понга, к которым подходили и взрослые, и дети. Никто не боялся выпустить ребенка во двор, зная, что за ним присмотрят из других квартир незнакомые, казалось бы, люди, живущие по соседству. Потом эта атмосфера стала постепенно исчезать, в 70-е это явление почти ушло.

Я ходил в художественную школу – меня рано приучили, буквально притянули к рисованию. Мой дед очень хорошо рисовал и когда-то окончил ВХУТЕМАС – знаменитые Высшие художественно-технические мастерские. Как все пацаны я играл в футбол.

Бабушка и дед режиссера

Но в тринадцать лет начал взрослеть, во дворе меня стало интересовать уже другое – возможности шпанской жизни. Слово «шпана» не было ругательным, наоборот как-то выделяло среди остальных. Нам казалось, что это привлекательно, романтично. Мы уже начали выяснять отношения «двор на двор», «улица на улицу» – такого сегодня тоже уже нет. А тогда было так: «Вот они пришли на наши Миусы с другой улицы, и мы им сейчас зададим!» Все эти дела становились опасными, потому что был риск сильно в это погрузиться. Начались последствия, я стал хуже учиться…

Возможно, все сложилось бы иначе в моей жизни, но я столкнулся с театром. Совершенно случайно. Я уже не помню, как попал в театральную студию – тогда она называлась Народным театром во Дворце культуры им. Зуева. Узнали, что я рисую, и попросили помочь – в качестве художника оформить спектакль. Затем я оформлял еще одну пьесу. А потом из-за болезни артиста меня где-то воткнули сыграть в эпизоде. Таким был мой дебют.

– Вам было страшно?

– Все было немножко в тумане, но это не главное мое впечатление. Я понял, что меня заинтересовал театр, но не привлекает актерство как таковое. Многие ребята, которые занимались вместе со мной в студии, мечтали поступить на актерское отделение. А я как-то сразу, неосознанно, заинтересовался режиссурой. Мне захотелось придумывать историю, в которой будет разное, быть сочинителем и конструктором такого действа.

Весь шлейф моего дворового прошлого ушел, потому что я полностью погрузился в театральную среду.

Валерий Фокин, репетиция спектакля «Провинциальные анекдоты», театр «Современник», 1973 г.

 «Стукнутый» Гоголем

– Какое детское впечатление наложило отпечаток на вас и на ваше творчество?

– Первой книгой, которую я прочел в шесть лет, были произведения Николая Гоголя. У меня до сих пор хранится эта книга – толстый том его сочинений. Одно из первых прочитанных произведений – «Вечера на хуторе близ Диканьки». Бабушка и дедушка говорили цитатами из «Мертвых душ» и вообще очень любили Гоголя. Это писатель, которым я был «стукнут» с самого начала и который до сих пор идет со мной по жизни.

Я поставил много спектаклей по Гоголю и за границей, и в России, и фильмы телевизионные снимал, но дело даже не в этом… Он произвел на меня сильное впечатление сразу, в детстве – какой-то тайной, мистицизмом и одновременно юмором.

Когда мы с дедом гуляли, он приводил меня на бульвар, где стоял знаменитый гоголевский памятник, который сейчас находится во дворе дома-музея. Это не новый памятник советских времен, поставленный в начале 50-х – парадный, официальный. А тот – настоящий Гоголь – страдалец, такая огромная нахохлившаяся птица…

Валерий Фокин с дедом / Памятник Гоголю на Гоголевском бульваре в Москве (в 1951 году был перенесен)

На его постаменте сделаны барельефы, где изображены персонажи разных произведений. Когда идешь вокруг памятника и рассматриваешь их, создается ощущение, что одним глазом Гоголь все время за тобой наблюдает. Мне это нравилось и одновременно пугало. Позже, когда я учился в школе, я приходил и рисовал эти барельефы.

Это самое сильное литературное впечатление детства. Потом таким же, но уже в институте будет Достоевский.

Японский принцип воспитания

– Достоевского очень любят в Японии. А ведь так вышло, что у вас есть японские корни*. Вы чувствуете в себе знаменитую японскую выдержку, природную мудрость?

– Мне сложно оценивать себя в этом смысле. Единственное, что могу сказать, я очень хорошо и органично себя чувствую в Японии с момента, когда впервые прилетел туда много лет назад и работал там. Это страна, которая мне очень близка по культуре, по внутреннему менталитету.

– Было ли что-то такое, что вас там удивило?

– В Японии особый метод воспитания детей. Это страна традиционная и консервативная  в этом отношении. Не знаю, может быть, сейчас что-то поменялось, но несколько лет назад было так. Ребенку позволяют все до пяти лет.

Я был свидетелем, как в книжном магазине маленький мальчик разбежался и ударил по витрине с книгами – она рухнула! Я побелел – понял, что сейчас что-то будет…У нас бы все уже озверели от такого поведения и были бы готовы ребенка побить. А там два продавца бросились все собирать и восстанавливать. Никаких претензий от них не последовало.

А вот после пяти-шести лет, когда ребенок поступает в первую школу, начинается «закрутка» – жесткая дисциплина и распорядок.

В школе дети изучают единоборства. И мальчишки, и девчонки проходят этот курс, как у нас физкультуру, а некоторые еще специально занимаются. Поэтому вести себя в Японии так же, как порой позволяют себе люди в России, очень опасно. Японцы по своей природе вежливы, но нарываться ни в коем случае нельзя. Именно поэтому в переполненном вагоне электрички никогда не увидишь, что кто-то друг на друге лежит, висит или толкается – всегда есть дистанция.

Хотя после пяти лет воспитание достаточно жесткое, у ребенка сохраняется память о доброте, свободе, любви, которые давали ему маленькому. Он помнит, что есть любящая семья. Но дальше его заковывают в определенные рамки, когда он должен уметь себя сдерживать, уметь себя вести. Такой вот принцип воспитания.

Валерий Фокин

Театральные уроки истории и спектакль об отце и сыне

– Вернемся в Россию. В вашем спектакле «1881» о российских императорах Александре II и Александре III тоже прослеживается тема детско-родительских отношений. Это было в ваших задумках?

– Напрямую – нет, но это интересно, потому что два Александра похожи между собою как отец и сын, но разные по взглядам на устройство России.

Есть такое ложное утверждение, бытующее среди наших и особенно среди западных историков, что Александр II – реформатор и многое не успел, потому что был убит после седьмого покушения. А сын, наоборот, консерватор, и при нем был застой.

Занимаясь спектаклем, я понял, что это не совсем так. Очень многие реформы, которые не успел закончить отец, Александр III развил и скорректировал, воплотил в жизнь. Кроме того, при Александре III тринадцать лет не было войны – не случайно его называли царь-миротворец. Он остановил все войны, сумел договориться, но при этом сделал многое, чтобы реформировать армию, которая была в жутком состоянии. Провел реформу системы образования. Ушел рано, но не в результате покушения, хотя они тоже были, а из-за болезни, которая во многом была спровоцирована катастрофой на железной дороге, когда ему пришлось в течение получаса держать на своих плечах крышу вагона.

А общим у отца и сына было то, что у них не было ни секунды без мысли о России. У них не было жизни без нее. Все для них существовало для того, чтобы было лучше России. Эта идея, невероятная ответственность и исступленная вера в Россию присутствовала в них обоих. Не говоря уже о том, что оба были православными глубоко верующими людьми.

Спектакль «Один восемь восемь один». Александринский театр

– В творчестве вы часто обращаетесь к истории, которая иногда воспринимается неоднозначно. В частности, на спектакле «Сталин» зал раскалывается на две половины. Как в такой ситуации быть автору?

– Это нормально, что все неоднозначно, не надо этого ни пугаться, ни удивляться этому. Что зал раскалывается пополам – это хорошо. В театре не может быть однозначных оценок. Там собираются люди совершенно разных взглядов и подготовки. Тем более, речь о Сталине –  фигуре, с которой мы не разобрались до сих пор.

Смотрите, сегодня его опять в связи с ситуацией поднимают на щит, о нем говорят как о великом, необходимом: «Вот был бы Сталин, он бы все решил!» Это же извечные слова…

– На ваш взгляд, важно детям, молодым людям знать историю?

– Что молодежи надо знать историю, понятно. Главный вопрос: как сделать так, чтобы они ее знали?

До сих пор мы относимся к истории как к очень плохой учительнице. Она нас учит, а мы ее уроки не выполняем и даже не задумываемся. Но сказать это молодым, значит, ничего не сказать. Задача театра, увлекать их эмоционально, чтобы они через это постигали историю.

Для Александринского театра важна просветительская тема, в том числе исторические спектакли. Поэтому появился «Сталин», «1881», и я уверен, что должны быть еще спектакли на важные государственно-исторические темы.

В театр приходит много молодежи, и через спектакли она начинает изучать мир. Я понимаю, что этим должны заниматься не только театр, но и другие виды искусства. И учить надо очень живо, заинтересовывая.

Конечно, если молодежь не будет знать историю и станет думать, что все началось с них, это катастрофа. Абсолютная катастрофа, потому что в нашей истории очень много того, что надо изучать, знать и, самое главное, не повторять ошибок. Хотя бы стараться не повторять ошибок – мы же их все время повторяем…

Валерий Фокин в Александринском театре. Фото: sobaka.ru

Весь комплекс отцовской заботы

– Вы помните, что чувствовали, становясь отцом? И разнились ли ощущения – у ваших детей большая разница в возрасте…

– Первое чувство – ответственность. А разницу, несмотря на то, что Орест родился в 1978-м, а Кирилл в 1995-м, я не почувствовал.

С мамой старшего сына мы разошлись, но я все время старался оказывать ему внимание, приезжать и, надо сказать, меня всегда принимали.

А ответственность у меня появилась автоматически. Это не то, что –  рос без отца и поэтому такой… Нет, я сразу понял, что я нужен. Мне хотелось этой ответственности, ведь я люблю своих детей, а стало быть, все естественно.

– То есть, для вас быть отцом – это…

– Быть ответственным за детей, помогать во всем, воспитывать, и не по распорядку, а просто – делай как я, учить отличать хорошее от плохого… Вводить в эту жизнь, которая очень сложна, и оберегать одновременно. Весь комплекс заботы.

Забота – это же не просто укрыть одеялом. Это защита от этого мира, который страшный и чужой, и всегда боязно за детей, когда они входят в него и не знают, как могут в любую секунду упасть и им будет плохо. Это чувство, что тебе все это знакомо, и ты хочешь им это передать, чтобы они были и аккуратны, и осторожны, и в то же время открыты. Это сложно, но, тем не менее, возможно. Пусть частично…

Я помню, как говорил старшему сыну в юности: «Я в твоем возрасте уже и это сделал, и это…» А он мне очень спокойно сказал одну фразу: «Но я-то – не ты».

И я тут же замолчал. Все для меня сразу встало на свои места. Действительно, мы же разные!

Поэтому можно передавать опыт, но дойдет ли он и в какой степени – трудно предугадать. Каждый человек индивидуален.

– У вас уже вполне взрослые внучки. Какой вы дедушка?

– Не могу сказать, что я хороший дедушка просто даже из-за нехватки времени. Когда они были маленькие, я общался с ними больше по телефону. Сейчас они выросли, обе окончили школу и учатся в Сорбонне. Одна на искусствоведческом факультете, другая очень хорошо рисует и поступила на художественный факультет.

Они уже достаточно самостоятельные девицы. В их детстве наше общение было не слишком серьезным, но даст Бог, мы еще пообщаемся на серьезные темы. Пока что много времени им уделяет – и правильно делает – их папа, а также их бабушка.

– С позиции вашего отцовского опыта, что бы вы сказали будущим отцам?

– Рождение ребенка – неважно, сын это или дочь – это большая ответственность. А ответственность – трудная вещь. Она теперь будет сопровождать тебя всю жизнь, если, конечно, ты хочешь быть хорошим отцом.

Отцовство после развода: настойчивость и борьба с эгоизмом

– Как вам удалось выстроить отношения с сыном после развода?

– Я знал, что нужно ради ребенка первым начать восстанавливать отношения, а не ждать когда они сами вдруг возникнут. Мне надо было смирить свой эгоизм, и ради сына я поставил себе такую задачу.

Я сознательно приезжал внаглую, как будто ничего не произошло. Меня сначала встречали недоверчиво, а потом очень быстро неприятие закончилось.

Я стал своим человеком, не было настороженности по отношению ко мне. Даже после того как моя бывшая супруга вышла замуж и я женился на маме Кирилла, с которой мы живем много лет, мы всегда общались семьями. Мой старший сын ездил с нами в командировки за границу и никаких проблем не возникало.

– Вы действовали как режиссер или просто умеете налаживать контакты?

– Я ничего специально не режиссировал, а просто заставлял себя несмотря ни на что звонить и приезжать.

Все произошло естественно, органично и довольно быстро, потому что люди-то – хорошие. Я имею в виду мою бывшую жену, ее отца уникального артиста и крупную личность Зиновия Ефимовича Гердта и его супругу. Они поняли, что с моей стороны все идет искренне – и напряжение исчезло.

Иногда я слышу от некоторых отцов: «Она мне не дает ребенка!» Значит, надо быть настойчивым, находить возможности для отношений, быть гибким. Стоит пойти на компромисс ради того, чтобы твой ребенок знал, что ты отец, а не просто по телефону с ним иногда болтаешь на Новый год.

Валерий Фокин с сыном Орестом. Фото из личного архива бывшей тещи режиссера Т.А. Правдиной

Сыновья за кулисами

– Можно сказать, что ваши дети росли за кулисами?

– Сыновья много времени провели за кулисами, потому что совсем маленькими ездили с нами за границу, когда я там работал.

Младший Кирилл постоянно крутился в этой среде, видел разных артистов, русских и нерусских, сидел на репетициях еще школьником. Возможно, это дало ему знание театрального мира и понимание его правил и законов. В то же время это знание не подтолкнуло его стать артистом и посвятить всю жизнь театру – «ах, запах кулис, я без него не могу!» На мой взгляд, это очень хорошо.

Старший сын Орест тоже был за кулисами, общался с актерами, причем очень известными – он внук Зиновия Гердта, многие приходили к ним в дом. Но желания стать актером в Оресте никогда не наблюдалось. Может быть, потому, что он вырос в этой среде и не видел в ней ничего особенного, как это бывает у молодых людей: «о, это такой чудесный мир, я хочу быть известным…»

Я не знаю, что там в этих головах… Но когда я начал преподавать в театральном институте и видел на подходе к нему сотни девочек и мальчиков, которые надеются попасть туда, думал: «Господи, бедные, куда вы идете, зачем?!» В 90% случаев они даже не понимают, зачем идут в эту профессию. Я сейчас не говорю про меру способностей – есть они или нет. Дети этого не осознают. У них просто есть желание вырваться, чтобы их заметили. Многим хочется быть «как на экране», «как тот артист». Они думают, что у артистов большие возможности, что только отчасти правда. Они рассуждают: «У них вот это и вот это есть, а у меня нет – я тоже хочу!»

Но вот моих детей это как-то миновало, а внучки еще меньше бывали за кулисами.

– Вы чувствуете, что повлияли на выбор профессии ваших сыновей?

– Нет, они делали выбор сами. Старший стал адвокатом. Младший окончил Высшую школу экономики, защитил диссертацию и теперь кандидат политических наук. Его специальность – международная политология, но параллельно Кирилл пишет пьесы и сценарии. У него опубликовано несколько книг. Может быть, увлечение Кирилла театром связано с тем, что в последние годы он проводил со мной больше времени. Но специально я ни на кого не давил и не направлял.

Кирилл и Валерий Фокины представляют совместный экспериментальный спектакль. Фото: Александр Корольков, РГ

Семья и любовь на фоне рушащегося мира

– Как началось ваше творческое сотрудничество с Кириллом?

– Я прочел его давнюю повесть «Огонь». Она меня зацепила актуальностью темы, и я решил, что поставлю ее в театре на новой экспериментальной сцене. Потом поставили еще одну пьесу сына, а затем их стали ставить в Литве. А из пьесы «Огонь» в итоге выросло кино…

Мы начали с Кириллом работать без всяких скидок, как с любым автором. Я давал ему задания, он что-то переписывал, в чем-то со мной не соглашался.  Как ребенок, выросший в театральной среде, он понимал, что литература – это литература, театр – это театр, и потом прекрасно сразу же осознал, что кино – это кино. Это все разное, и материал надо адаптировать. Здесь все подвижно – этим и интересно.

– В научно-фантастическом триллере «Петрополис», снятом вами по пьесе вашего сына и рассказывающем о глобальной катастрофе, одна из линий – это осознание главным героем ценности семьи. Почему на фоне рушащегося мира Кирилл затронул эту тему?

– Это тоже одна из глобальных тем. А возникла она, видимо, потому, что он понимает, что проблемы геополитического характера, изменение миропорядка и т.п. ни в какое сравнение не идут с сохранением семьи, любви, близких людей.

Поэтому, когда по сюжету фильма герой вспоминает перипетии его жизни, то жалеет главным образом о том, что потерял свою любовь. Так же, как и его жена. И поэтому в финале есть их метафорическая встреча друг с другом. Не реальная, но это нормально, потому что это выше всего остального.

Кадр из фильма Валерия Фокина по сценарию Кирилла Фокина «Петрополис», 2022 г.

– В вашей семье понимание этих ценностей передается как традиция?

– Возможно. Я вообще думаю, что через семейные отношения, семейную любовь списывается некоторая часть наших грехов. Списывается – не значит стирается мокрой тряпкой, как мел с доски, но, тем не менее, человек все-таки раскрывается, становится лучше.

Ведь, что такое любовь и любовь в семье? Это желание сберечь, отдать, помочь. Это «когда тебе хорошо, то и мне хорошо». Любовь – это победа над эгоизмом.

Все равно в конечном итоге мы, люди, очень эгоистичны, мы с самого рождения так устроены. Мы искалечены огромным количеством недостатков. По сегодняшней ситуации, по сегодняшней жизни это целый список, начиная от агрессии, которая в нас сидит и тысячелетиями вырывается. Несмотря на понимание, что это плохо, что так нельзя – много правильных слов можно произносить, – ничего сделать мы не можем. Поэтому преодоление эгоизма и ложной амбициозности через семью и любовь – это самый первый путь и самый действенный.

*Примечание: Отец матери режиссера был сотрудником японского посольства в Советском союзе. Когда он вернулся в Японию, бабушка осталась в СССР. Позже она вышла замуж за русского, который впоследствии и воспитывал Валерия Фокина как родного внука.